У Александра Блока есть стихотворение «Усталость»:
Кому назначен тёмный жребий,
Над тем не властен хоровод.
Он, как звезда, утонет в небе,
И новая звезда взойдёт.
И краток путь средь долгой ночи,
Друзья, близка ночная твердь!
И даже рифмы нет короче
Глухой, крылатой рифмы: смерть.
И есть ланит живая алость,
Печаль свиданий и разлук…
Но есть паденье и усталость,
И торжество предсмертных мук.
Все слова, составляющие это трагическое стихотворение понятны: жребий, хоровод, звезда, ночь, рифма, смерть, печаль, свиданья, разлуки, паденье, усталость, торжество, муки. Но, зная их, пони-мая по отдельности и соединив по законам обиходной речи, мы не уловим смысла вещи. Почему в первой строфе противопоставлены столь разные понятия, как жребий и хоровод? Почему во второй строфе внезапно говорится о рифме «смерть», которая названа самой короткой, «глухой, крылатой»? Почему после строки о кратком пути «средь долгой ночи» и другой – о том, что «близка ночная твердь», вдруг переход к рифме? Как же можно соединить в одной фразе долгую ночь и звёздное небо (ночная твердь) с рассуждением о свойствах рифмы? Ночь и небо относятся к миру природы, а рифма – внешняя примета стихотворного текста. Нам привычна конструкция с противительным союзом «но», однако здесь этот союз играет особую роль: «И есть ланит живая алость… Но есть паденье…» Почему «но»? Почему такое странное противопоставление «и есть…» - «но есть…»?
Нельзя ничего понять в этом стихотворении, если подойти с прозаической меркой. А если прочитать его иначе?
«Жребий» - это, конечно, судьба, но «тёмный жребий» - это смерть. «Хоровод» - это пёстрая, многообразная жизнь. Тот, кто обречён смерти, уже отрешён от жизни – таков внутренний смысл первой строфы. «Звезда… утонет в небе», - это путь который краток и стремителен.. На место ушедшего придёт другой, «новая звезда взойдёт». Жизнь – это краткий «путь средь долгой ночи», это «ланит живая алость - печаль свиданий и разлук». Небытие смерти – это «ночная твердь», и к ней ведут «паденье, и усталость, - И торжество предсмертных мук».
Стихотворение Блока таит в себе ещё такую идею: жизнь и смерть связаны между собой, одно без другого не существует. 2И краток путь средь долгой ночи…» Этот стих можно прочесть и так: жизнь человека мгновенна, смерть же бесконечна; путь жизни проходит посреди долгой ночи небытия. Да, но и смерть человека относится к жизни, как часть её, мгновенный её конец, поэтому всё-таки и и смерть – это жизнь; оттого и сказано: «И даже рифмы нет короче – Глухой, крылатой рифмы: смерть».
Последняя строфа говорит о нерешённости спора, о борьбе духа за бытие. Утверждением жизни звучат строки о счастье и горе любви: «И есть ланит…» И горестной капитуляцией перед смертью продик-тованы заключительные стихи: «Но есть паденье, и усталость, - И торжество предсмертных мук». «Торжество» здесь очень важное слово: торжество – это апофеоз, но и победа.
Чтобы прочесть эти двенадцать строк, надо прежде всего понять систему стихотворения, строй поэтической мысли автора. Понять, что здесь нет никаких признаков реальности, что хоровод – это не хоровод, звезда – это не звезда…. Все эти слова приобретают а блоковской поэзии особый смысл. И на фоне этих отвлечённостей резко выделяется точное, употреблённое почти в общем для всех смысле и вполне вещественное слово – «рифма». Поставив в центр стихотворения это слово и отождествив его со смертью, Блок как бы обнажил условность: да, я пишу стихи и подбираю рифмы, пишу стихи о смерти; я стихотворец, и речь идёт не о чьей-нибудь смерти вообще, а о смерти поэта, моей смерти. Оказывается, что, кроме реальности «рифма», есть только ещё одна реальность «смерть». Но Блок сказал и более того: он снял различие между писанием стихов и жизнью. Нет искусственной литературы, отдельной от человеческого существования: творчество – это и есть жизнь.
|
