Голубь верил, что я ему – друг:
принимал угощенье мучное
из опасных мальчишеских рук –
двух убийц, сотворённых мечтою:
посмотреть, как бездушный кирпич
разобьёт это хрупкое счастье,
а потом свою низость постичь
новой жертвою в дьявольской пасти.

Я прощенья просил у него,
когда дух посещал сновиденья,
и за птицами мчался бегом,
но то были презрения тени.
Неужели нельзя согрешить
и души обновить одеянье?
Обжигали не боги горшки –
зачумлённые бытом земляне!

Оправданье всегда на виду,
и творим под копирку поступки…
Удальца я никак не найду,
что добился от жизни уступки.
Знать, за нами следят и следят
в микроскопы иные созданья,
средь которых есть строгий судья
и моей омерзительной тайны.

Если годы до смерти – концерт,
он у каждого – неповторимый.
Я заказывал в партер билет –
птицу белую оперной примой
слушать,
о чём щебечут в раю,
и до бешеной одури хлопать…
Только
чёрные
птицы поют,
словно тот, умирающий голубь.